Он, как всегда, ***ходит по школе. У меня уже мысль предложить ему место второго сторожа: ну что такое, в самом деле, человеку дома скучно! Каждый день, уже занятия закончились, уже продленка ушла – а наш историк, как тень Отца Гамлета, бродит и бродит… останавливаюсь у пустых гардеробных, окликаю:
- Алексей Николаевич! Вы, часом, не домой собрались?
Одет он, конечно, опять отвратительно. Этот вельветовый пиджак кирпичного цвета, на плечах белеют точки – думала, перхоть, нет, вылезшие нитки! Черные джинсы тоже уже кое-где разлезлись, скоро будет похож на старшеклассников с их этой повальной модой на художественное рванье… и мокасины не чищены. Господи Боже, неужели человек не знает о том, что на свете существует и ЖЕЛТЫЙ крем для обуви!
Но я стараюсь, этого, конечно, не показывать.
- Алесей Николаевич… Могу вас подвезти.
Он как-то суетится. Соглашается – слегка неохотно. Мы выходим с ним разморенный сентябрьский вечерок, кучи желтых листьев окружили школу. Мусор, по правде говоря, и никакой романтики в этом гнилье. Субботник надо устраивать. Распахиваю перед ним дверцу своей кремовой Toyota Caldina – практичная такая машина, цвет мою любимый, да и я сегодня в тон ей: такого же оттенка брючный костюм. Сажусь за руль, спрашиваю:
- Вы же на шлюзах живете? Ну, вот и я в свой поселок через тот берег еду… Вы только, ради Бога, пристегнитесь, у нас сейчас с этим строго.
Завожу машину. Привычно сбрасываю с ног босоножки и задвигаю их под сиденье. Интересно, как он сразу уставился на мои ноги. Интересно! Лак вроде на ногтях самый деликатный, бирюзово-перламутровый, пятки у меня всегда обработаны… Мнется чего-то, ворочается. Ах, да!
- Можно курить – говорю я и открываю бардачок – Я тоже… балуюсь.
- У меня трубка…
- Да пожалуйста.
Я достаю свою «Вирджинию», он вытаскивает устрашающих размеров трубку, начинает колдовать. Чувствуя его взгляд, я усмехаюсь.
- Да вот… привыкла водить босиком. Так лучше ощущается машина. Да и ноги устают за день.
- Это здорово. Гм, не знал, что вы тоже курите. А детям мы запрещаем.
Выруливаю на улочку, идущую вдоль школы. Движение тихое, почти нет машин – вечерний час пик не наступил еще.
- Вы, Алексей… кстати, можно, без отчества? Спасибо. Так вот, я смотрю, вы поклонник такого педагогического принципа, что, дескать, не запрещай то – детям, что делаешь сам. Так сказать, мы тоже были молодыми, делали ошибки, да?
- В какой-то мере, да.
- А вам не кажется, что вы тут противоречите основному принципу воспитания любого человека в любом обществе? Наши ошибки нами совершены и осознанны. Мы должны передать этот опыт и оградить детей хотя бы от ЭТИХ ошибок. Своих они успеют наделать… если бы мы все отказывались от такого рода воспитания, то неизвестно, что бы было с ними. Они бы наш «опыт» отрицательный углубили бы и развили. Вы понимаете, что делаете? То есть вы отказываетесь от воспитательного момента в принципе…
- Зинаида, я не отказываюсь! Я пытаюсь быть честным сам с собой. Если я курю, я не имею морального права запрещать это почти взрослым ребятам!
- А кто вам сказал, что они «взрослые»? им что, уже по восемнадцать всем? Нет. Значит, давайте остановимся на букве закона. До 18 лет гражданин имеет ограниченные права – хоть по избирательному праву, хоть по приобретению алкоголя и сигарет. Нет, нет, не машите рукой! Это факт. Устраивать курилку в школе – значит провоцировать детей на совершение этих наших ошибок, причем это преступно: делать это, осознавая их вред и ясность. Они не осознают. А мы обязаны. И тут ваши честные и прекраснодушные рассуждения – это, простите, уход от решения вопроса. Давайте откроем в школе свободную продажу в буфете пива. А что? Допустим, для нас, для взрослых. Отвели уроки, купили бутылочку и пошли домой…
- А вы пиво любите?
- Терпеть не могу. Ужасный напиток. Кстати, а почему вы против сменной обуви?
- Я уже говорил кому-то. Это совок. Каким-то совком отдает – таскать в школу вторую пару, как бы говоря: ну, да мы знаем, что у нас улицы грязные, мы на них чистоту навести не можем, и в школе не можем навести чистоту, такую, чтобы эту грязь, заносимую с улицы, эффективно уничтожать… Вот мы и придумали паллиатив: дескать – мы такие чистенькие, в школе у нас сменка, а там, за ее пределами – гори все синим пламенем. Это, между прочим, из той же оперы: у нас в школе курение запрещено, мы белые и пушистые, а за углом… а за углом это нас не касается!
Я усмехаюсь. Мы как встали на светофоре. Смотрю: нахохлился, все не может трубку раскурить. Пропускаю ему стекло, с его стороны.
- Интересно, чем вам так советское время не нравится? Вы при нем выросли, как и я, бесплатное образование получили… в школе может работать… а?
- Это долгий ответ на сложный вопрос, Зинаида. Не готов! Ставьте два.
Я молчу. Выруливаю с перекрестка, требовательно гуднув желтой «Газели». Сплошные хамы за рулем.
- Это, Алексей, чистой воды практика. Нам невыгодно ссорится с городскими и обласным департаментами образования. Не-вы-год-но, понимаете? И нам невыгодно делать сменную обувь, которая в первую очередь отразится на посещаемости – ученики будут манипулировать фактом того, что они забыли… Видите, я вас поддерживаю, но совершенно по иным причинам. Чисто практическим. Революции нам не нужны, Алексей Николаевич…
- Алексей.
- Извините. Забыла. Кстати, зачем вам эти революции? Вы же все-таки не семнадцатилетний…
- Ага, я знаю. Если кто-то не хочет революции в двадцать, у итого нет сердца, но у того, кто хочет революции в сорок, нет ума… Ротшильд сказал. Мне, спасибо, еще полгодика до сорока. Еще есть время.
- Как хотите. Я тоже, знаете, по молодости была бунтаркой, даже письма какие-то подписывала… в студенчестве. Тогда, помните, перестройка, выборы ректоров, то-се… Собственно я и сейчас шокировать не боюсь. Но, Алексей, грамотно нужно шокировать, грамотно. А, во еще. Вот вы носитесь с этим «конкурсом симпатий». А на каком основании?
- Не понял вас.
- Что же тут не понять. Вы этим детям кто? Папа? Отчим? Опекун?
- Нет. Учитель.
Я начинаю раздражаться. Тоже мне, Лев Толстой! Всех любит… до всех дело есть!
- Во-от. Учитель. Ответственность по закону, несут за детей их родители либо опекуны. И вообще, я не понимаю… вам-то это зачем?! Я вас уверяю – они выйдут за порог школы и забудут вас, все эти ваши усилия сделать их жизнь ярче, что-то такое высокое вложить. Бесполезно. И придется цацкаться с новыми, а они тоже отучатся и забудут. Школа должна давать знания, их сумму, и не более ого. Это есть ее социальное назначение. А остальное - родители, религия, если кто-то верующий и общественные организации. Понимаете?
- Нет.
- Донкихотство.
- Цинизм.
- Нет. Социальный практицизм. Мы должны выучить человека, подготовить его к поступлению в вуз, кому, чтобы он стал полноценным членом общества, специалистом. В этом счете, кстати, школьная форма – элемент дисциплины. Организации. К тому же она, как вы сами понимаете, снимает социальное расслоение. Одна приходит в школу в старых туфлях, вторая – в голым пупом и пирсингом с бриллиантами, третий – в рваных джинсах. И что? Кто как себя чувствует.
- Черт! Зинаида, а вам не кося, что мы должны учить детей другому?
- Чему? Искусству самовыражения на пустом месте?
- нет! Тому, что все это, внешнее – туфта. И деньги туфта, и шмотки. Что надо смотреть не на то, как оде человек, а сто у него внутри. Что думает, что говори, что делает. А мы им вталкиваем все эти идиотские социальные ценности – надо быть богатым, здоровым… ладно, здоровым надо. Согласен. Но – БОГАТЫМ. Обеспеченным. Потом они приходят в офисы и тоже начинают учить нас жить: ах, ты в Куршавель не съездил?! В Анталии не бывал?! Ну, дружок, ты лузер…
Я так резко поворачиваю в проулок с трассы, что его мотает к стойке крыши. Чуть не стукается.
- Вот как? А вы знаете, что по одежке встречают?! И я вам еще раз гвоорю: вы не имеете никакого права влезать в область моральных установок этих детей. Это дело родителей. Это во-первых. Во-вторых, вы ведь идее против целого мира, поймите! Везде в мире внешняя успешность, внешний вид, хорошая одежда, хорошие продукты – э
То признак успешности. А вы хотите им навязать искусственную и, мягко говоря, неочевидную систему ценностей.
Мы останавливаемся как раз у нового супермаркета – его огромное неоновое название горит буквами на начинающем сереть небе. Втиснуться почти некуда – все-таки вечерний час начался, машины и люди, люди и тележки…
- …и ни черта она не дисциплинирует! На ком-то форма эта смотрится хорошо, на ком-то – как на корове седло. Ваш костюм, простите, на Стелу Матвеевну надеть – что будет?! Прости меня господи, вырвалось… Форма обезличивает, они потом и в офисах все сидят в одинаковом черно-белом, и привыкают, что работа – это имитация, что это только внешний вид, пришел в корпоративной форме – можешь баклуши бить!
- Алексей… Простите, я забыла, мне продукты нужно купить. Со мной пойдете или в машине посидите.
Он прячет свою еще дымящуюся трубку в карман пиджака- тоже характерный жест прирожденного неряхи! – и смотрит волком.
- А… вы говорили, что бунтаркой в молодости были?! И ноги устают.
Некорректно, но стерплю.
- Ну… допустим.
- А слабо вам сейчас вот просто взять и пойти в этот роскошный супермаркет босиком?! Как вы и водите… так вышли небрежно и пошли. А? Вы же успешная женщина, автовладелица, какое вам дело, вообще, что там и как?
Я нервно смеюсь.
- Фантазер вы, Алексей Николаевич… Зачем мне это? Есть некая система, в которой мы все играем. Есть некие правила… Зачем их ломать, для кого, вол имя чего?! В-общем… со мной пойдете?
- Пойду! – угрюмо говорит он.
..В супермаркете у касс уже пенятся очереди. Я бару упаковку киви, бананы, бутылку розового мартини, сыр и французскую булку. Краем глаза вижу: Яхонтов зашел в вино-водлочный, долго морщится у полок, выбирает бутылку самой дешевой водки, потом берет медную селедку в упаковке, идет к кассе пристраиваюсь за ним.
- Будете пить в одиночестве?
- Да. Тупо напьюсь. А что, я уроки отвел…
Комментировать бесполезно. Он сам себя выдал. Никогда у него на кровати не будет сидеть блондинка с ухоженными ногами, никогда он не хлопнет дверцей своей машины… жалко мне его. Расплачиваемся за свои покупки, идем к моей «Калдине», свеженькой, кремовой, как \пирожное.
- вам на Шлюзы… куда?
- На улицу Рахманинова.
Проехать всего ничего. Я понимаю, что времени у меня мало. Выруливая из проулка, говорю – немного рассеянно – как бы кого не зацепить.
- Алексей, а ведь вы бы могли… Понимаете, мужчин в школе не хватает. Это нам так повезло – сразу трое в этот год. У вас бы могло быть все по-другому.
- Это как? По-другому?!
- Ну, у вас же первая категория? В следующем году ее подтверждать. Мы бы ходатайствовали, методическое объединение у нас в кармане. Получили бы высшую. А там – перспективы! Накинули бы за лабораторные, за внеклассную… Методсовет дал бы рекомендацию по вузам, вошли бы в репетиторский «пул». Глядишь, и все 16-20 тысяч в месяц выходило, как в меня… у нас, скажем так. Поступление- это вещь денежная. И жили бы хорошо, в свое удовольствие.
Молчит. Вижу, что на ноги смотрит. Ну, ничего. Голодным мужчинам другого не остается. Уж сколько их на этом сидении перебывало. Я торможу у светофора.
- Ну… вот. Дойдете?
- Дойду.
Он хватается за дверцу. Я останавливаю.
- Ну что, подумаете, Алексей? Вы начинаете, мне хочется, чтобы ваш взлет был у нас красивым…
- Подумаю! Счастливо!
Он хлопает дверью так, что моя бедная японочка содрогается. Я некоторое время стою, не обращая внимания на сигнал, закуриваю; сзади машин нет. Чтож, дурак будет, если откажется. Слава Богу, я вовремя перестала быть дурой. В свое время.