Ближе к вечеру я зажег электрическое освещение. Люстру в столовой; она зажглась мягким, изредка моргающим, но все же – светом! Роскошно. До этого такое чудо было только во второвской гостинице «Европейская» в губернском Томске; теперь и здесь. Я подошел к окну, распахнул его створки, выглянул в сад, вдохнул пряные запахи листвы, сыроватой земли, пробуждающейся; акаций, которые росли в саду. Отлично! Одновременно я осмотрел место, которое прилегало к окну моего нумера, и закрыл створки.
Потом я сел за массивный письменный стол, достал из несессера свой старый, добрый Parker Better Pen, стопку чистых листов финской бумаги и начал набрасывать текст выступления. Изредка я возвращался к сигаре и делал глоток отличного шустовского коньяка – впрочем, одной из моих задач здесь и есть задача договориться с Мойше Штильманом, владельцем аптеки на Николаевском проспекте, о размещении на его обширном подворье складов шустовского коньяка; но не будем забегать вперед. Итак, Первое Реальное училище имени Дома Романовыхъ; прекрасное здание, отстроенное Крячковым, смотревшее большими окнами на Собор. Я знаю его большой зал с лепниной; живо представляю малиновый бархат парадного занавеса, запах канифоли, которой натерли деревянные перила, и мастики, которой пахнет паркет; ряды "реалистов" в серо-зеленых сюртуках и фуражках, на некоторых лацканах висит Почетный Знакъ Ея Императорскаго Величества, Вдоствсующей Императрицы Марии Федоровны – он вручается отличникам в учебе. Юные лица с пробивающейся черной усиков – будущие гардемарины, офицеры броненосного флота, военные инженеры и командующие кавалерийскими бригадами – или чиновники интендантства, постового и телеграфного ведомств, путейцы, наконец! Вот я выхожу к темной дубовой трибуне-кафедре, облокачиваюсь корпусом на ее твердый короб, поправляю фиолетовый галстук... откидываю назад голову… дружелюбно смотрю в зал и говорю…
- Милостивые государи и милостивые государыни! Дорогие друзья! Я считаю для себя честью выступать в зале одной из самых блестящих образовательных эскабул столицы Всея Сибири. Мы с вами живем в удивительной, и легендарной стране. Имя ей – не Россия. Имя ей СИБИР, или Се-Бир, и одеомантия этого имени до сих пор не расшифрована учеными. Некоторые этнографы и лингвисты переводят его, как отзвук названия с языка кетов: «САМ ВЛАДЕЙ!». Но как бы то ним было, а именно сибирские просторы приняли на себя ПЕРВУЮ ВОЛНУ экспансии орд Чингисхана. Именно тут, в южном Алтае, на плато Укок, была его Первая Стоянка на сибирской земле. И отсюда, монгольские орды начали быстрый разбег на киевскую Русь… нет, не Киев и Козельск, не русские города на самом деле остановили монголо-татар и тем спасли Европу, уже бледную и дрожавшую от страха, от второго варварского нашествия! ИХ СПАСЛА СИБИРЬ. Именно монголо-татарская орда, будучи по природе своей веротерпимой, государственно-лаконичной, не интересовалась вопросами идеологии, требовали лишь одного: корма для коней и людей и новых солдат. Она вобрала в себя сначала Джунгаров, ставших правым флагом чингисханова войска; затем тунгусов, оймяков, телеутов, колмаков, казахов, киргизов, селькупов, беритов, томаков, эушту, мараков, кондому, шорь и чоню, гуней и самоядь. Сибирские народы со всеми их многообразными этносами и верованиями, вливались в эту орду, и… разбавляли своей кровью ее стальную сплоченность. Этнос монголо-татар ПОТЕРЯЛ ПАССИГНАРНОСТЬ, растворил ее Золотов царской водке сибирских народностей. И когда эта лавина докатилась до рубежей московских и киевских княжеств, она была УЖЕ СЛАБА. Триста лет продолжалось иго, которое, тема не менее, отличалось многообразными внутренними связями и родственными связями русских князей и татарских мурз – вспомните о ором, что Александр Невский, собор во имя которого стоит в вашем городе, был названным сыном Батыя, пил с ним из одной чаши кумыс! И поэтому до Европы она уже не дошла. Европе следует опасаться другого опаснейшего врага, которого они вскормили своим молоком – Османской Турции, но это другая война и другое русло Реки истории. Азия, великая Азия вышла из берегов, хлынув на Русь – и в итоге оставив в ее полуазиатской державой, твердо укрепилась за берегами Иртыша, как та самая скифская, дикая, полнокровная, кровавая и в месте с тем прекрасная, сильная страна! Она никуда не исчезла. Азиатский разрез глаз у жен богатых купцов, раскосая азиатчинка в глазах казачьих ротмистров; Азия, великая и могучая, на десять голов выше погрязшей в скверне Европы, царит не над нами – но внутри нас! И вы, юные учащиеся, и выпускники, должны помнить о родине, которая питает ваши души сокровенными соками – о Матери-Азии.
Я прерываюсь, делаю глоток коньяка их серебряной фляжки – подарок самого Сергея Юльевича Витте, и курю сигару. О, как им хочется быть могучими! Каждый второй бы сейчас вскочил на нерослую. Но выносливую, но татарскую лошаденку, и пошел бы – туда, на Запад, где корчится в муках умирающее католичество, соединив весь экзарсис православия с огнем язычества. Я вижу эту Азию везде: я вижу ее в глазах приказчиков и постовых служащих; я вижу ее в тонких руках томских барышень, перебирающих пяльцы и ребра вееров; в вывороченности скул местных купчих; в тонких – именно тонких, жилистых! – босых ногах местных крестьянок и служанок, и знаю, что это прекрасные ноги, способные не только выносить ребенка в голоде и холоде, но и быть в стремени, и бить острыми пятками бока этой лошади… вся эта сонная, нищая, убогая рязанщина и полтавщина, вся эта вековая и гниющая с утробы Русь и ногтя не стоит перед сибирской силой, напоенной горячей кровью Азии, посвистом аркана, топотом кобылиц и вскормленной жестким на вкус, терпким кобыльим молоком. В нас бурлит она и требует своего века; и я вспоминаю боевой клич первых сибиряков: «Бей их в песи, круши в хузары!».
Но надо писать. Паркеровское перо ровно бежит по бумаги, как транссибирский экспресс, сметавший Россию живой стальной ниткой, смешавший спины и состояния, версты и почести.
-…историческое назначение Азии – в спасительном возрождении для гибнущего мира. Она богата и обильна; но в ней, в отличие от Русской земли, представители которой веками сокрушаются о том, что «нету в ней порядка", есть свой внутренний катехизис. Есть стальной порядок, утвержденные еще железными орнодансами, кынами Чингисхана – от татарского «кын» и произошло наше «за-кон». Он во всем; Азия – это область тонкой внутренней структуры, где все ее составляющие живут в гармонии и никто не претендует на большее, чем мог бы иметь. Крестьянину – крестьяново, богдыхану – богдыханово. Не зря золотые конфуцианские законы нашли признание именно в самой азиатской части этой области – в Поднебесной Империи. И Азия спит… но она проснется. Она обладает огромными запасами природных ресурсов, она богата; она смотрит, как мы отщипываем их кусочки и смеется, глядя, как мы радуемся жалкой Бакинской нефти, крохи которой выдают за чудо братья Нобели. Кто возьмет эти богатства в свою сильную руку? Кто скажет: это НАШЕ?! Кто вернет в историю могучий скок моногльских коней и безукоризненную дисциплину Орды?!
Тут я останавливаюсь. Конечно, они могут подумать про крымских татар; и у них будет неправильное преставление. Я торопливо пишу приписку, на краю листа, перехожу на его оборот, делая косую черту и ставя NotaBene:
- Нет, только не Бахчисарая. Нет, только не это грязное логово, разоренное фельдмаршалом Минихом, нет! Крымские татары – это не татары, это жалкий суп из левантийских греков, остатков финикийцев, выродившихся сарматов и остатков некогда могучих скифов. Это паразитирующий гнойник, который не родил культуру, хотя бы приблизительно равную греческой – который обжирался рабами и кровью в Кафе. Древняя столица Каракорум, уникальное государство, о которой слепые и гугнявые европейские историки не знают ни-че-го, открыт нашим соотечественником, СИБИРЯКОМ Николаем Ядринцевым – это он прошел по бывшие стены Хара-Балгаса и вернул истории ее драгоценную память! Каракорум жив. Он в каждом из вас. Вы пишете стальными перьями, пишете чернилами – но вы можете написать саблей и кровью НОВУЮ ИСТОРИЮ МИРА! Вы – сыны великой Азии! И пусть Европа уже жмется в каморках своих каменных мешков, пусть затравленно пустеют улицы этих вылизанных городов, сосредоточие грязи и духовного разврата перед чистым, как сама Кровь, натиском будущей АЗИИ!
Да, надо чуточку остановиться… Я уже вижу, как будут блестеть глаза молодых офицеров пехотного полка в партере. Я вижу, как сжимаются руки в перчатках – ручки дам: они готовы рукоплескать. И такая робкая, испуганная улыбка на лице г-на Хаевертова – ничего, он боится, ему положенного боятся, но… но мне его рекомендовали в Петербурге.
Я пишу еще страницу, после этого переходу к заключительным аккордам.
- …нет, кровавый Бог Войны азиатского пантеона, Махагаллла – не забыт! Он придет, он придет в крови и золоте, он напомнит день прошлый и перевернет Историю. Неисчислимые ресурсы сибиряков сильнее половины мира. Сколько среди вас тут десятых, двенадцатых сыновей в своих семьях? А в Центральной России выживает только четвертый ребенок из десяти. Вы, бегавшие в детстве босыми с марта по ноябрь, вы, дышавшие чистым воздухом, вы, пившие воду из рек – из горсти; вы, не знавшие от ве5па крепостничества – вы остались единственными ЧИСТЫМИ и СИЛЬНЫМИ русскими. Все остальное умерло или переродилось. Все остальное испытало на себе разлагающий гнет западной философии, все остальное сгнило и превратилось в слюнявую труху! Это Сибирь спасет Россию, а не наоборот! И, дорогие друзья, я хочу напомнить вам, что вы уйдете с моей лекции и забудете меня, возможно; вы вернетесь к делам, кои необходимо исполнять во имя здравствования Государя нашего Императора, да святится имя его… но – помните: я уже вонзил в ваши сердца кончик азиатского лезвия. Вы вспомните меня. Когда раздастся клич, и когда эта могучая прародина вновь обнимет вас запахом молока своих кобылиц и кибиток, когда вы услышите звон сабель и когда эта Азия вручит вам духовный меч – изгонять ересь и гниль из опустившейся Европы! И пепел Каракорума будет стучать в ваших сердцах!
М-да. Я откидываюсь в кресле и долго, долго, до сумерек к в глазах, курю сигару. Пью коньяк. Черт, а хороша горнишная… Надо бы ввернуть ей пару фраз! Ладно. Публичные дома Новониколаевска подождут, у меня есть дела. Я быстро перебеливаю текст, вношу правки, иногда дописываю по абзацу и… и готовлюсь ко сну.
По крайней мере, так бы мог подумать любой сторонний наблюдатель.
